Слава

Слава — мой одноклассник и сосед. Как и с большинством моих шуистинских знакомых, в детстве нас с ним связывали примитивные отношения, продиктованные ариалом обитания. Мама у Славы умерла от рака груди, когда ему было лет пятнадцать. Отец — когда было 20. За пару месяцев до смерти отца его старшего брата посадили на пять лет за торговлю наркотиками.
За всю жизнь Слава прочел только одну книжку, однако же Господь одарил его живым умом и каким-то нечеловеческим обаянием, которое и сейчас позволяет ему претворять в жизнь самые свои безумные идеи. Я, например, не могу за 15 минут насобирать по прохожим недостающие 150 рублей. Мне становится стыдно, я не могу подобрать слова, боюсь быть посланным нахуй. А Слава не боится.
Самой, наверное, сложной его чертой является одновременная тяга к двум параллельным способам самоустранения: к бухлу и наркотикам. Если Слава только пьет, он вполне сносный, адекватный и очень даже приятный собеседник. Если только употребляет наркотики — чуть менее взвешенный, но зато очень добрый. Если же он и бухает, и жрет наркотики одновременно, он каждые пять минут закатывает ужасные истерики с воплями о том, что его никто не понимает, что на него все орут, потому что он всего лишь хотел как лучше. Я в таких ситуациях собираюсь и ухожу. Временами это срабатывает, и Слава приходит в себя, а временами мне в спину сыплются проклятия и оскорбления. Наутро, разумеется, Слава ничего не помнит, но обязательно просит прощения.
Славе я обязан первым в своей жизни опытом спасения человека из терминального состояния. Однажды Слава отъехал. Это слово может ассоциироваться у вас с чем угодно, но многие, конечно, понимают, что это значит. Слава выпил, укололся и через пять минут его с криками «помогите, блять!» принесли в ванную более толерантные к веществу торчки. Положили его в одежде под струйку воды и ослабшими руками стали кокетливо шлепать по щекам. Славу это не воодушевило, и он вопреки всему начал синеть. Сначала губы, затем щеки и шея, дальше — грудь и живот. В первые несколько секунд я думал исключительно о своей причастности к происходящему, которое не было похоже на реальность. Но это она и была: Славино тело всё больше контрастировало с белой ванной. Кирилл, второй трезвый человек на этой вечеринке после меня, первым перешел от нагнетания паники к делу и помог мне вынуть мокрого и почти мертвого Славу из ванной и начать делать ему непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. Помню, когда в 70 школе нам читали лекции об искусственном дыхании, там между делом упоминался носовой платочек, которым, если вам не очень приятно, вы можете отделиться от зловонного рта умирающего. У меня платочка не было. Я выдохнул воздух Славе в рот, его грудь, согласно инструкции, поднялась, а Кирилл пятикратно надавил ему на сердце. Естественно, труп не задышал. Последовало несколько уверенных и хлестких ударов по щекам, треснули губы и потекла кровь. Мы продолжили. Не знаю, сколько это всё продолжалось, помню только, что в перерывах я успевал затягиваться сигаретой. У меня закружилась голова, но зато Слава заметно сменил окрас. Еще несколько шлепков по лицу, и он на секунду приоткрыл веко.
Дальше было проще. Нужно было всего лишь не дать Славе закрыть глаза. Ради этого мы заставили его танцевать и нести чушь. В общем, он выжил.
Но знаете, что прочнее всего засело у меня в памяти? Это секунда, в которую я подумал, что Слава умер, что это уже не он, а просто кусок мяса, которому вовсе не обязательно открывать глаза.
Про Юмора, наверное, расскажу потом.
Доброе утро, живущие!